Mif-legenda

В связи с идеей огня применительно к празднику Ивана Ку-палы нельзя не заметить, что он приходился на день летнего солнцестояния, то есть на рубеж двух периодов солнечного годового цикла, лежащего в основе древнего земледельческого календаря. Это было время наивысшей активности солнца, которое затем, как говорили в народе, «поворачивало на зиму» и постепенно начинало «угасать», отчего день становился короче, а ночь длиннее. Именно в связи с этими представлениями древние славяне в этот день чтили солнце, воспринимаемое как животворный небесный огонь, наблюдая за его появлением на заре и возжигая костры.

Наряду с почитанием солнца и природной стихии огня архаичный обрядово-мифологический комплекс купальского праздника включал многочисленные действия, связанные с противоположной стихией воды. Поэтому имя Купалы со временем стало соотноситься с близким ему по звучанию глаголом «купаться». Такому восприятию имени мифологического сезонного персонажа способствовало также наслоение на языческую купальскую обрядность христианского празднования Рождества Иоанна Крестителя, образ которого однозначно связывался с водой. Согласно Евангелию, Иоанн, провозглашая появление Спасителя и приближение Царства Божия, призывал людей покаяться в грехах; покаявшиеся проходили обряд очищения в водах реки Иордан, который называли «крещение водой» или «полное погружение». Значение купальских празднеств в народном сознании со временем было переосмыслено и стало восприниматься как ритуальное купание. Влияние же языческой основы праздника сказалось в том, что в русской традиции Иоанн Креститель известен более как Иван Купала, то есть, по сути, христианский святой получил прозвище языческого божества.

Купальские обряды сохранялись у восточных славян вплоть до начала, а в некоторых местах — до середины XX века. Главным обрядовым действом, происходившим в ночь на Ивана Ку-палу, являлось разжигание костров, которые в некоторых местностях так и называли «купала». У русских этот обычай в XIX–XX веках был распространен в основном в западных берниях — Олонецкой, Санкт-Петербургской, Псковской, Смоленской, — а также встречался в Костромской губернии. Купальские костры раскладывали, как правило, за пределами селения: на холмах вблизи полей, чаще всего — на берегу рек и других водоемов. Для разжигания костра приглашали уважаемых в крестьянской общине стариков. В некоторых местных традициях зажигал костер парень, отличавшийся ловкостью и удалью. Огонь для купальского костра чаще всего добывали древним способом — с помощью трения двух кусков дерева. Такой огонь назывался «живым». Для костра жители приносили из домов отслужившие свое старые вещи: бороны, метлы, колесные ободы и подобное. И сам этот способ, и отмеченность непосредственного разжигателя костра, и материал для него указывают на несомненную причастность обряда к древнему культу огня. Об этом же свидетельствуют ритуальные тексты, сопровождавшие действо, в частности в белорусской традиции:

Сягодня у нас Купала,

Не дзеука огонь раскладвли,

Сам Бог огонь раскладау

По мнению исследователей, некоторые сведения, даже довольно позднего времени, позволяют говорить о сжигании в купальском костре ритуального атрибута — воплощения мифологического персонажа: на Гомельщине, например, еще в начале XX века молодежь на Купалу делала из соломы антропоморфное чучело, называвшееся Марой, с песнями несла его за околицу, раскладывала костер из соломы, хвороста, старого хлама и сжигала Мару, после чего начинали прыгать через огонь и петь песни. О древности этого обряда говорит наличие значительного числа типологически близких ритуалов в разных славянских традициях.